ЗА ГОД ДО ЧУЛЬБАНГРО
Сурен Григорян
За год и за несколько месяцев до Чульбангро я покинул любимую Комплексную Геоморфологическую Экспедицию (КГЭ) Географического факультета МГУ, потому что стало уже ясно, что денег нет, и не будет, и что скоро она развалится, а кушать уже очень хочется. Поиски работы оказались долгими и безнадежными. Наконец, кто-то дал мне телефон и сказал, что там ищут чувака, который хоть чего-то понимает в окружающей пока еще нас природе. Я чего-то понимал. Позвонил и отправился на собеседование. "Там" - это оказался исполком Киевского района Москвы. И искали они главного эколога района. Я говорю им, что это не совсем то, чему я специально обучен, а они мне в ответ - елку от сосны отличишь? Ну да, говорю, я еще и пихту знаю, и лиственницу. Ну, ты крутой! - говорят они, и предлагают выходить на работу на следующей неделе. И оклад обещают, какой мне не снился.
Так чуть не стал госчиновником. Через пару лет уже ездил бы на черной служебной тачке с водителем. Еще через несколько лет вырос бы с районного уровня до городского. Еще лет через десять вышел бы на свободу с чистой совестью. И сейчас скромно жил бы на небольшой вилле в каком-нибудь Майами.
Но, оказалось, не судьба. Потому что в тот же день позвонил еще кто-то, дал другой телефон и сказал, что там ищут чувака, который чего-то понимает в золоте. Я чего-то понимал. И так я не стал чиновником, а попал в Институт минералогии и геохимии редких элементов в очередную Комплексную Экспедицию, которая называлась МОМГЭ, а как это расшифровывалось, я уже и не помню. Встретил меня там строгий и справедливый начальник, который поверг меня в страх и ужас, развеял все мои иллюзии, будто я и в самом деле что-то понимаю в золоте, а потом сказал - ладно, выходи завтра.
А сейчас, говорит, съезди туда-то, там встретишь такого-то, привезете вместе то-то. Там-то оказалось не очень далеко. Такой-то оказался наглым и хитрым типом, который искомое то-то навьючил на меня, а сам успешно слинял. Так я в один день познакомился с будущими коллегами и друзьями по дальнейшей жизни Жеником и Бориком (Борис Кузьмин).
* Потом наступил уже август, все были уже в полях. Тут и мой час пробил. вылетел в Хабаровск. Оттуда надо было дальше лететь в Охотск, где меня должен был ждать Борик, с которым мы должны были добраться до какого-то золоторудного месторождения и набрать там, сколько сможем мешков с рудой. Отправить эти мешки в Москву для исследований, а самим посетить еще два месторождения, только уже в Приморье, с такой же целью. Женик тем временем добывал руду в каких-то других местах, и мы там так ни разу и не пересеклись.
А год, надо сказать, что был 91-й, и все было совсем не просто в этой жизни. Например, не просто, а практически невозможно было вылететь из Хабаровска в Охотск. Но это было известно заранее, поэтому еще в Москве мне был дан адрес какой-то конторы, куда можно было обратиться и, сказав секретное слово, получить билет. Так я по прибытии и сделал. Но смотрю, как-то странно там ребята реагируют на мои секретные слова. Ну, я же, говорю, оттуда же, договаривались же, вот и коллега мой, Борик, неделю назад к вам за билетом должен был заходить. Ах, говорят, так этот Борик твой коллега?! Ну, если когда-нибудь встретишь его, можешь передать ему на словах. . .
https://www.youtube.com/watch?v=lgQaPL2BUVE&feature=youtu.be .
Как позже выяснилось, этот деятельный идиот заказал у них билет, а сам потащился в аэропорт, заприметил в кассе симпатичную девушку, сунул ей в окошко букет цветов, наврал чего-то с три короба, дальнейших подробностей он не рассказывал, можно только разные гипотезы выдумывать. Но факт остается фактом - оказался в Охотске! А ребята те понесли убытки, насколько я понимаю, не столько материальные, сколько репутационные.
Но я не Борик, я так не умею, поэтому застрял в Хабаровске в тоске и печали. Как раз путч там встретил. Потом думаю, а чего я тут зря сижу, не поехать ли во Владивосток, добраться там до следующего из запланированных месторождений, добыть руду и тем самым утереть нос гаду-Борику. Поехал, благо, поезда ходили, и билеты были. Приехал, застрял во Владивостоке, потому что никаких идей, как добраться до места, не было.
И тут объявляется Борик. Нет, не весь в белом, как можно было ожидать. А весь, скорее, в чем-то коричневом, и тоже в тоске и печали. Оказалось, что его триумфальный бросок в Охотск ни к чему не привел. Он просидел там две недели, а на месторождение так и не попал. Начальнику местной экспедиции не понравилось, что какой-то хмырь из Москвы у него руду утащит якобы в научных целях. А точнее говоря, у него там какие-то свои планы были и интересы. И Борик в них не вписывался.
Ну, передал я ему на словах все, что просили, от себя добавил в десять раз больше. Объяснил, что я-то знал, кто нам там, в Охотске, мог помочь. И если бы он со своим букетом не перекрыл мне туда дорогу, то мы бы уже все там сделали. В свою очередь он поинтересовался, а чего это я, раз такой умный, тут сижу, и почему до сих пор сам ничего не сделал. Потом по итогам дискуссии было принято решение напиться, а на утро идти в местную главную контору - Приморгеологию. Так и сделали.
* Ну, и что теперь? - спросил я, когда мы оказались в здании Приморгеологии. Борик ничего не ответил, а стал молча ходить по коридорам, разглядывая таблички на дверях. Потом вдруг пинком открыл одну из дверей и забежал в комнату с криком - Угол!
Я осторожно вошел вслед за ним, успев прочитать на дверях фамилию Углов (если правильно помню).
Борик закончил Геологический факультет МГУ, но перед этим успел поучиться еще в куче разных мест. И - я скоро перестал этому удивляться - где бы мы с ним потом не оказывались, в любой даже самой богом забытой дыре, у него там обязательно обнаруживался какой-нибудь однокашник. (Как он в Охотске никого не встретил - загадка!)
К вечеру мы вместе с Углом наотмечались до нужной кондиции, а на следующий день (все трое) уже летели в вертолете на месторождение Союзное в Ольгинском районе. Там стоял руководимый Углом геологический отряд. Чем они там занимались, кроме того что там стояли, я так и не понял, но это нас не особо интересовало. Нам с Бориком выделили палатку под большим кустом элеутерококка, и первое, чем мы занялись - накопали мешочек его корней, так как Борик сказал, что если настоять их на водке, то получится напиток, равного которому по целебности человечество еще не придумало. Проверить эту теорию нам тогда так и не довелось, потому что корни-то у нас были, а второго, самого важного, ингредиента уже не было.
Стояли мы на берегу ручья, а само месторождение было высоко на горе над нами. Наверх серпантином вела тропа, которую при известной доле оптимизма можно было назвать даже дорогой. Несколько дней мы с Бориком героически ходили туда наверх, рубили и кололи, как могли, куски кварца, и, наконец, наполнив несколько мешков, потащили два из них вниз. Я пинками катил мешок перед собой по дороге. Борик сказал, что пойдет другим путем, потому что соображать надо, пихнул мешок прямо вниз по склону и побежал за ним, пообещав подождать меня там внизу. Появился он ближе к ночи, когда я уже третью кружку чая допивал, и, предвосхищая мое злорадство, еще издали начал рассказывать, как красиво и быстро катился его мешок, и какой он, Борик, молодец, что все так здорово придумал, и что если бы не проклятая канава, в которую они вместе с мешком угодили, то он бы тут сидел давным-давно и допивал бы уже пятнадцатую кружку чая.
Наутро Угол нам обоим сказал, что соображать надо, и отправил за оставшимися мешками своих орлов, которые все равно там просто стояли и непонятно чем занимались. Итак, мы выполнили свою миссию, делать было больше нечего, вертолетов ближайшее время не предвиделось. Угол пообещал, что ценный груз наш вывезут с очередным вертолетом, и предложил на следующий день эвакуироваться пешком до поселка Ольга, а дальше там уж на транспорте, как люди.
Шли весь день, километров, наверное, двадцать по ущелью. Ели дикий виноград, подбирали упавшие на тропу орехи, пили воду из минерального источника, который был довольно вонюч, но, как сказал Угол, по целебности занимал второе после настойки элеутерококка место в мире. И ему верилось, потому что места были, пожалуй, самые красивые, из тех, что доводилось видеть, а я бывал во многих местах.
Вернувшись во Владивосток, мы, естественно, напились и стали думать, что делать дальше. Интересно, что после третьего стакана наши амплуа поменялись на диаметрально противоположные. Борик мудро, как мог бы я, сказал, что раз уж мы здесь, то надо брать второе приморское месторождение, а Охотск - на фиг, потому что нас там не ждут и не любят. А я, как мог бы Борик, сказал, что ура, вперед, и что раз Партия (геологическая) нам доверила, то оправдать ее доверия - наша героическая задача. И что мы сейчас полетим в Охотск, потому что здесь пока лето, а там скоро зима, и что сюда мы всегда успеем, а туда - больше никогда. На что Борик сказал, что все равно у нас там ничего не получится, а я сказал, что получится, ты только доставь нас как-нибудь туда, минуя твоих хабаровских друзей, которые тебе на словах передавали…, а дальше - моя забота. И, раз уж вышел такой спор, то, конечно, решили лететь в Охотск, просто с целью выяснить, кто же из нас прав.
* Ну, и что теперь? - спросил Борик, когда мы ступили, он во второй раз, а я в первый, на охотскую землю. Я ничего не ответил, а просто спросил у первого встречного, как найти Львовича. Нам не стали показывать дорогу, нас проводили с почетом. Львович сидел в своей хибаре в гордом одиночестве, пил водку и жарил оленину с картошкой. Ничего вкуснее я не пробовал ни до, ни после.
Со Львовичем я был знаком давно, потому что он работал завхозом в нашей геоморфологической экспедиции, только в другой партии. И я знал, что он должен быть в Охотске, и что если он нам не сможет помочь, то больше никто на свете. И знал, что он-то сможет! Личностью он был во многом загадочной и абсолютно уникальной. Главное его качество, которое на тот момент нам было нужно - его знали все, он знал всех, и договориться мог с кем угодно, о чем угодно. Конечно, у него было и множество других замечательных качеств - например, пить он мог не меньше Борика, что само по себе невероятно, но пьяным его никто никогда не видел. Никто никогда не видел его без сигареты, он просто, чтобы процесс не прерывался, прикуривал одну от другой. Еще у него была бывшая жена, которую знало даже больше народу, чем его самого, потому что она была в то время самым красивым диктором на центральном телевидении. Еще он был самым крупным в стране ценителем и знатоком поэзии Мандельштама. Он даже принимал участие в издании его первого собрания сочинений, которое как раз в то время готовилось. Когда-то я даже рискнул и дал ему посмотреть тетрадку своих стихов в надежде на конструктивную критику от такого мэтра. Львович подержал ее в руках, даже полистал пару минут, потом сказал, что на свете есть один гениальный поэт, понятно, кто. Есть несколько великих - ну, Пушкин там и др. А остальных он, увы, не читает.
После оленины и водки, пошли погулять по окрестностям. Там я впервые попробовал княженику - самую вкусную на свете ягоду, а по степени целебности уверенно занимающую третье место после настойки элеутерококка и того самого источника. Потом Львович спросил, а каким, собственно, ветром нас сюда занесло. выслушав наш рассказ, сказал, что ему бы наши проблемы, не вопрос, все будет.
На следующий день пошли с Бориком гулять по берегу. Охотское море во всей его суровой красе мы оба видели в первый раз. А у Борика, надо сказать, была по жизни одна идея фикс: оказавшись в каком-нибудь новом месте, во-первых, окунуться в местный самый символический водоем - реку, озеро, море, а во-вторых, нажраться и поблевать с господствующей над местностью высоты. Если второе не всегда удавалось, то уж первую традицию он соблюдал свято. Я с удовольствием наблюдал, как под легким сентябрьским снежком Борик погружается в пучину морскую. Только он погрузился окончательно, как вместо него вынырнула симпатичная усатая мордашка - нерпа. Потом нерпа погрузилась, и вынырнула тоже усатая, но куда менее симпатичная борикова… Так они несколько раз поочередно исчезали и появлялись, пока не разошлись - один в сторону берега, другая - в море. Я говорю - Борик, ты нерпу-то видел? Оказалось, что нет. Видела ли нерпа Борика, спросить не удалось.
Вечером у Львовича познакомились с Ашировичем. Аширович был большой начальник из Дальгеологии и просто классный мужик. Знакомство оказалось очень удачным. Потому что раньше Борик, сколько бы не выпил, легко обыгрывал меня в шахматы. (Это через год у нас в моду вошел преферанс, и я был отмщен, а Борик посрамлен.) Аширович же, сколько бы не выпил, легко обыгрывал Борика.
Итак, успех миссии в Охотске был обеспечен, и, оставив Борика в надежных руках, я отправился во Владивосток, потому что надо же было и там успеть все сделать. А за Бориком потом прилетел вертолет, доставил его в нужное место, подождал, пока тот накидает в мешки требуемого материала, благо, он рыхлый был - не такие глыбы, что мы кололи на Союзном. На обратном пути сделали посадку, чтобы взять на борт еще кого-то. Этим кем-то оказался тот самый начальник местной экспедиции, который не хотел пускать Борика на месторождение. Борик, как увидел его, расцвел, любезно открыл ему дверь и спросил - вас подвезти? И предложил ему место поближе к своим мешкам.
Потом Борик оставил мешки в Охотске. Львович их вместе со своим контейнером позже отправил в Москву. Это, насколько я знаю, был последний полевой сезон Львовича в тех краях. Позже, к сожалению, встречаться больше не довелось.
* Итак, Борик летит во Владивосток, а я Владивосток уже покинул, я уже на месторождении Крыничном отбираю пробы. Добраться туда, в отличие от остальных, было просто. Надо было сесть в автобус до Находки. Попросить водителя остановиться у такой-то речки. Потом идти по этой речке вверх, пока не упрешься в лагерь геологов, показать им бумажку, в которой сказано, что мне надо всячески способствовать, и все дела. Там оказалось очень интересно с профессиональной точки зрения, но ничего интересного для рассказа. Все сделал, вернулся, встретил Борика. Все глобальные задачи, поставленные перед нами Партией, были решены успешно. Оставалось только заказать контейнер, набить его отобранными пробами, отправить его в Москву, и самим ехать. Процесс долгий, нудный и полностью по Бориковой части. я этим не занимался. Был уже конец октября или начало ноября, все надоело, и хотелось домой. Надо было просто ждать, потому что быстро все это не происходило.
А между тем костлявая рука голода все крепче норовила сжать горло. Денег-то у нас хватало, но купить на них ничего было нельзя. По городу ходили счастливые местные жители, размахивая бумажками с простыню каждая, на которых были напечатаны талоны, на которые, если повезет, можно было чего-то купить. У нас таких простыней не было, и перспективы вырисовывались самые мрачные. Борик, конечно, испытывал моральные страдания от невозможности купить хоть чего-то спиртного, я разделял его чувства, но более того страдал от отсутствия хоть чего-нибудь сладкого. Хоть бы ложечку сахара в чай положить! Ели консервы, которые изредка удавалось найти в свободной продаже. Помню, что основной нашей пищей были банки с каким-то загадочным морским продуктом, который назывался кукумария. Однажды купили какие-то сардельки, как было сказано - из морепродуктов. Может быть, из той же кукумарии. Кое-как съели несколько штук, а одну привязали ниточкой и повесили на окошко. За неделю никаких изменений в ее внешнем виде не произошло, и даже запаха никакого не появилось.
Там же на окошке лежал мешочек с элеутерококком. Так и не удалось его настоять, так и не попробовали самого целебного в мире зелья. Так и остался лежать там этот мешочек забытым, когда мы наконец-то уехали…
* Но, если за дело берется Борик, успех будет достигнут! Жили мы в общежитии Приморгеологии на улице то ли Некрасова, то ли Гоголя. Никак не могу вспомнить, но уверен, что кого-то одного из этих двоих, не Тургенева, не Чехова и не какого бы то ни было Толстого. Общежитие большое, этажей много, Борик пошел по этажам на разведку. Вернулся с несколькими пивными бутылками, заткнутыми пробками из газеты. Это был портвейн местного общажного разлива. После дегустации и внимательного изучения найденного на дне бутылки постороннего включения напиток получил заслуженное название - таракановка. Но посторонними включениями нас было не испугать - главное, что там были и градусы и сахар примерно в одинаковом количестве. И жизнь от этого стала лучше, стала веселей. А потом в каком-то самом дальнем магазине в каком-то самом дальнем его углу я обнаружил стеклянные банки с непонятным содержимым. Это оказалась вишня засахаренная в каком-то спиртовом растворе! Я и вообразить не мог ничего более необходимого для полного счастья. Борик попробовал и сказал, что слишком сладко, и что таракановка как-то более соответствует его мировоззрению.
А потом к нам в гости заглянул мой новый приятель с Крыничного месторождения и сказал, что знает, где взять целую настоящую большую копченую рыбину - кету. Для этого надо было всего лишь пересечь залив и добраться до поселка Славяновский или Славянка, как-то так. Так мы себя обеспечили едой и питьем, и преодолев все невзгоды, по первому снегу радостно отправили контейнер и сами радостно с победой отправились в Москву!
ДАЛЕЕ:
ПАРОДИИ и ПОЭТИЧЕСКИЙ КОММЕНТАРИЙ НА ЗЛОБУ ДНЯ
| ГЛАВНАЯ СТРАНИЦА |
as-kurt@yandex.ru |